ВОПРОС: Ассалям алейкум уважаемый брат!
Вот вы про Шамиля много чего написали, сперва это мне не понравилось, не понравилось ваши нападки на уважаемого и авторитетного имама. Я думал, что вы с ума сошли. Но потом еще раз прочитав ваши стати, я понял, что все таки вы правильно поступили. Потому что до этого момента никто даже думать не хотел, что Шамиль может ошибиться. А теперь все знаем, что он также человек и способен на ошибки. Я давно мечтал прочесть перевод Корана Шамиля. Теперь не знаю, стоит ли? М.
ОТВЕТ: уа алейкум ас салям брат М!
Я обычно затрагиваю такие темы, на которых мало кто может ответить и всегда говорю истину прямо. Поэтому не каждый сразу может изменить свое мировоззрения. Вы не одни к сожалению, таких как вас очень много, которые слепо и фанатично верят любому слову этого заблудшего человека. За ним обычно следуют совсем безграмотные люди, которые толком ничего не понимают в религиозных вопросах. Вот только на днях по просьбе одного брата исправил некоторые ошибки Шамиля -
По поводу перевода Корана Шамилем ничего не могу сказать, если хотите прочесть, не могу отговорить. Я не могу вам навязывать свое субъективное мнение, а могу лишь свое субъективное мнение предложить, как говорят, вкусы людей неодинаковы, решать вам самому. Я ранее написал статью: «Как шайтан победил Шамиля Аляутдинова». Так вот, на мой взгляд, нынешний Шамиль совсем не тот Шамиль, который был 5-6 лет назад. Шамиля победил шайтан, дав ему попробовать вкус денег и популярности. Любой богобоязненный человек, тем более имам, имеющий свой сайт, обязан распространять знание бесплатно. По Сунне запрещено брать деньги за передачу знания!!! А что делает Шамиль?! Шамиль всем тем, кто ему задает вопросы, сразу же предлагает покупать его книги! Даже перевод Корана продает – все поставил на бизнес поток! Я вот никогда бы не додумался так низко опускаться – до уровня Шамиля! Шамиль вместо того, чтобы зарабатывать вознаграждения Аллаха за передачу знания, наоборот, послушав шайтана, продает эти знания. Если бы эти знания были правильными, можно было бы промолчать, но он своим невежеством вводит всех в заблуждения. Поэтому грошь цена таким как Шамиль имамам!
Если не ошибаюсь, ранее я писал, что Шамиль превратил перевод Корана в болтологию. Кто может дочитать до конца такую болтологию?! Любой человек, пожелавший прочесть перевод Корана, начав читать перевод Шамиля, сразу же положит эту книгу на полку, мало кто осилить такое издевательство над Кораном и у такого человека появиться стойкое отвращения к чтению Корана!
Вот, для примера прочтите пожалуйста переводы одного и того же аята, переведенные Кулиевым и Шамилем, потом сравните сами:
Перевод Кулиева : «Мы сотворили для Геенны много джиннов и людей. У них есть сердца, которые не разумеют, и глаза, которые не видят, и уши, которые не слышат. Они подобны скотине, но являются еще более заблудшими. Именно они являются беспечными невеждами » (7:179).
А это перевод – болтология Шамиля Аляутдинова : «...У них [оказавшихся у разбитого корыта и потерпевших полный крах в вечности, в период сознательного пребывания в мирской обители] были сердца, которыми они не понимали [чувствительность, восприимчивость, отзывчивость, щедрость души, мягкость, сострадание не были присущи им]; они имели глаза, которыми не видели (не хотели приглядеться) [увидеть альтернативную реальность, помимо той, к которой они уже привыкли], и уши, которыми не слышали (не желали прислушаться) [новые познания, наставления, назидания зачастую были чужды им, они их не видели ни в жизни, ни в книгах, ни в устных наставлениях других людей, а также - не слушали. Многие из них брали от жизни все, без разбора, и мало о чем задумывались]... Они - невнимательные (беспечные, небрежные) [своим неверным отношением к жизни достигли в этих неприглядных качествах высших уровней, а точнее - низших. К чему-то большему, чем пить, спать, поглощать продукты питания и безудержно приумножать благосостояние или апатично бездействовать, они подняться не смогли, не пожелали, не захотели. Страх остаться голодными и мирская ненасытность лишили их земного благополучия и счастья в вечном. Это - их выбор, в нем они были абсолютно свободны] » (Св. Коран, 7:179) /2/ .
И что теперь сами скажете, когда сравнили два перевода?! Кстати, Шамиль называет свой перевод «богословским переводом Корана», как будто другие переводы кафирские или любительские! Какой это богословский перевод, это перевод душевно больного человека, пытающего доказать всем нам свое красноречие, болтологию и начитанность! Также ниже можете прочесть самовосхваления Шамиля о себе (выделено жирным шрифтом!):
«Являясь автором проекта «Триллионер», верующим и обладателем пытливого ума , приведу еще несколько абзацев полезной информации, дабы сформировать более прочный фундамент сильного желания пробудиться ото сна, преобразиться и, например, поучаствовать в упомянутом проекте («Триллионер»), начав писать, мечтать, магнетически притягивать свой завтрашний день уже сегодня . Итак...».
Разве человек в здравом уме напишет о себе такие слова?! Аллах в Коране предупреждает нас о том, что «никто не знает, что будет с ним завтра !» А Шамиль с помощью кафирских авторов предлагает мусульманам изменить свою жизнь, стать богатыми и успешными. Аллах сказал: «Скажи: «Сокровенное принадлежит одному Аллаху» (10:20). Даже Посланник (мир ему и благословение Аллаха) не знал сокровенного. Всевышний сказал: « Скажи: «Я не говорю вам, что при мне сокровищницы Аллаха, и я не ведаю сокровенного. Я не говорю вам, что являюсь ангелом. Я следую лишь тому, что ниспосылается мне в откровении». Скажи: «Разве равны слепой и зрячий? Неужели вы не поразмыслите?» (6:50).
Как раз в адрес подобных Шамилю людей сказано этот аят:
«Воистину, многие вводят в заблуждение своими страстями, не обладая знанием» ( 6:119).
Всевышний Аллах сказал: «Чья речь прекраснее, чем речь того, кто призывает к Аллаху, поступает праведно и говорит: “Воистину, я - один из мусульман» (41:33). А Шамиль всех людей вместе с мусульманами призывает стать «триллионерами», читая книги кафирских авторов!
Шамиль и ему подобные люди не могут понять, что Аллах еще за 50000 лет до сотворения Мира предопределил все наши судьбы, каждому определил долю его богатства: «Нет на земле ни единого существа, которого Аллах не обеспечивал бы пропитанием. Аллах знает их место пребывания и место хранения (утробы матери или могилы). Все это записано в ясном Писании» (11:6). Поэтому, хоть сколько не читай рекомендованные Шамилем кафирские книги, хоть на голове ходи, хоть задом вперед ходи, больше того или меньше того, сколько Аллах нам предопрелелил, не заработаешь! Даже такие элементарные понятия не под силу разуму Шамиля, не говоря уже о сложных вопросах шариата:
«Любое несчастье, которое происходит на земле и с вами самими, записано в Писании еще до того, как Мы сотворили его. Воистину, это для Аллаха легко», «Мы поведали об этом для того, чтобы вы не печалились о том, что вы упустили, и не радовались тому, что Он вам даровал. Аллах не любит всяких надменных бахвалов» (57:22,23).
Известно, что большинство мусульман России относятся или к народам Поволжья, или к народам Кавказа. Автор первого изданного русского перевода Корана с арабского языка Гордий Семёнович Саблуков ментально ближе к народам Поволжья, поскольку был уроженцем этого региона и провел там большую часть своей жизни.
Первый же переводчик Корана с арабского языка на русский Дмитрий Николаевич Богуславский , конечно, ближе народам Кавказа, поскольку он состоял в дружбе с духовным лидером дагестанских народов имамом Шамилем: «После переезда Шамиля в Россию и интернирования его в Калуге Богуславский в 1859 г. был назначен первым приставом к нему благодаря хорошему владению арабской речью. В арабских воспоминаниях лиц, окружавших Шамиля, равно как и в письмах последнего, сохранились трогательные детали, которые говорят о том, насколько тесная дружба объединила пристава с его поднадзорным, и насколько хорошо Богуславский владел не только языком, но и всеми условностями бытового уклада горцев-мусульман» .
С опубликованием в 1995 г. в России перевода Богуславского вряд ли можно было сказать, что у российских или русскоязычных мусульман Кавказа появился «свой» перевод Корана, поскольку издан он был тиражем всего лишь в 100 номерных экземпляров, которые реализовывались по высокой цене и не были доступны широким слоям населения (в настоящее время в интернет-магазинах стоимость одного экземпляра доходит до 300.000 руб.). Это издание готовилось около пяти лет и вышло в свет под двойным импринтом: Издательская фирма «Восточная литература» РАН (Москва) и Центр «Петербургское Востоковедение» (Санкт-Петербург). Книга была напечатана на особой финской бумаге и появилась в ручном переплете из телячьей кожи, тисненном золотом и серебром, в таком же футляре. В 1996 г. на первом конкурсе «Петербургская книга» издательская группа первого Корана в переводе Богуславского была удостоена почетного диплома «За уникальное издание». К сожалению, наряду с этим роскошным подарочным вариантом в России не было осуществлено издание перевода Богуславского массовым тиражем по доступной простым людям цене.
Такое издание осуществил в Турции, а именно в Стамбуле, книгоиздатель Шабан Курт (издательство “;a;riYayinlary”). В рамках программы издания Корана на различных языках в 2001 г. им было выпущено в свет первое издание перевода Богуславского «карманного» формата, которое на сегодняшний день было переиздано пять раз: в 2004, 2005, 2007, 2012 и 2013 гг. Цена одного экземпляра в стамбульском музее «Айя София» составляет всего 14 турецких лир (примерно 230 руб.). К сожалению, тиражи этих изданий неизвестны.
Издание перевода Богуславского осуществляется Шабаном Куртом наряду с изданиями лучших переводов Корана на другие языки. По словам издателя, для русскоязычного издания Корана был выбран перевод Богуславского, поскольку «он является прямым переводом с арабского оригинала и содержит резюме всех существующих (на время работы над переводом. - П.Г.) тафсиров » .
Важнейшей особенностью турецкого издания, по нашему мнению, является следующее: «Экземпляр Корана, который был взят Д. Богуславским за основу перевода, количеством и нумерацией стихов (аятов) в некоторых сурах не соответствует Корану, допущенному сегодня к изданию во всем исламском мире. Для того чтобы данное несоответствие не приводило к путанице, и чтобы текст перевода полностью отражал Коран, нумерация аятов и их количество в одиннадцати сурах (№ 7, 8, 9, 26, 27, 45, 47, 71, 74, 78, 101) приведены в порядок в соответствии с общепринятыми нормами» .
Замечательно и то, что турецкое издание снабжено «Указателем имен собственных» и «Указателем этнических названий», что делает удобным научное изучение Корана.
Текст перевода передан в современной орфографии с сохранением транскрипции, принятой в XIX в.
В августе 1937 г. академик Крачковский , которому была доступна рукопись перевода, сделав разбор рассматриваемой работы, писал, «что безукоризненным перевод Богуславского назвать нельзя, однако отсюда было бы ошибочно заключать, что он хуже какого-либо перевода, существовавшего в его время в пределах поставленных им задач. Свою основную цель - дать представление о понимании Корана в мусульманских кругах поздних эпох - он достигает вполне» . Позже, примерно в середине 1940-х годов, Крачковский, давая оценку переводу Богуславского, отметил, что это «труд, который дает полное право этому генералу на место в истории нашей арабистики» .
Таким образом, в случае с изданием Корана в переводе Богуславского один турецкий книгоиздатель сделал для российского востоковедения в целом и российской коранистики в частности больше, чем два названных российских специализированных издательства вместе взятых, и еще в 2001 г. можно было сказать, что у российских мусульман Кавказа появился «свой» Коран.
Примечания
Перевод опубликован в 1878 г.
Саблуков, Гордий Семёнович (1804–1880) - отечественный востоковед. Окончил Оренбургскую духовную семинарию (1826), Московскую духовную академию (1830). Преподавал в Казанской духовной академии. Автор работ по археологии, истории, нумизматике и этнографии народов Поволжья и половцев, истории Золотой Орды, перевода Корана с арабского языка.
Крачковский И.Ю. Очерки по истории русской арабистики. - В кн.: Академик И.Ю. Крачковский. Избранные сочинения. - Т. V. М.-Л., 1958, с. 127–129.
Перевод закончен в 1871 г.
Богуславский, Дмитрий Николаевич (1826–1893) - отечественный военный востоковед, генерал-лейтенант (1878). Окончил артиллерийское училище (1846), являлся вольнослушателем факультета восточных языков Петербургского университета. В 1847–1861 гг. служил в Российской армии, в 1862–1870 гг. - в Азиатском департаменте МИД (переводчик Российской миссии в Константинополе), с 1870 г. - в Военном министерстве. Кавалер российских орденов: Св. Анны 3-й ст. (1854), Св. Станислава 1-й ст. (1870), Св. Анны 1-й ст. (1873), Св. Владимира 2-й ст. (1876), Белого Орла (1883). Иностранные награды: персидский орден Льва и Солнца 2-й ст. со звездой (1863), турецкий орден Меджидие 2-й ст. (1867), командорские знаки испанского ордена Изабеллы (1867), табакерки с бриллиантами от турецкого султана (1868; 1871).
Крачковский И.Ю. Очерки по истории русской арабистики, с. 96.
См.: Казиев Ш. Имам Шамиль. - М., 2001, с. 291.
Тафсир - толкование Корана. (Прим. П.Г.).
Коран. - Стамбул, 2013, с. IX.
Там же, с. X.
Крачковский, Игнатий Юлианович (1883–1951) - отечественный востоковед (арабистика, коранистика, эфиопистика), историк науки. Один из создателей школы советской арабистики. Окончил факультет восточных языков Петербургского университета (1905). С 1910 г. - приват-доцент Петербургского университета, с 1918 г. - профессор Петроградского университета, с 1921 г. - академик РАН. Автор ок. 500 работ.
Крачковский И. Перевод Корана Д.Н. Богуславского. - В кн.: Советское востоковедение. - Вып. III. М.-Л., 1945, с. 300.
Крачковский И.Ю. Над арабскими рукописями. - В кн.: Академик И.Ю. Крачковский. Избранные сочинения. - Т. I. М.-Л., 1955, с. 121.
В этих же целях издания Корана и его переводов сопровождались наклеиванием на него разного рода миссионерских и тому подобных "ярлыков", искажавших и принижавших не только изложенное в нем вероучение, но и народ, на языке которого он написан.
В России издания переводов Корана начались с XVIII века. Наиболее ранний из них был сделан П. Постниковым с французского перевода А. дю Рие и напечатан по распоряжению Петра I в Петербурге в 1716 году. Позднее, в 1787 году, на средства, отпущенные Екатериной II, в Петербурге был издан и арабский текст Корана, подготовленный и снабженный комментариями муллы Осман-Исмаила.
После "екатерининского" издания Коран типографски выпускался в нескольких городах России, в том числе в Казани и Бахчисарае; частично эти издания распространялись в странах Ближнего и Среднего Востока. Но и после этого работа над переводами Корана продолжала встречать сопротивление со стороны мусульманских духовных кругов.
Особенно много споров и возражений вызвал первый русский перевод Корана, сделанный непосредственно с арабского языка. Его переводчиком был уже упоминавшийся нами видный востоковед Г.С. Саблуков, преподававший в Саратове, а затем ставший профессором Духовной академии в Казани. Это обстоятельство, а также православно-полемические моменты, содержавшиеся в выпущенном вслед за Кораном (1878) первом выпуске "Примечаний к переводу Корана" (1879; второе издание - Казань, 1898; следующие выпуски этого труда остались неоконченными и не были напечатаны), как и некоторые другие работы Саблукова, естественно, привлекли внимание к этому изданию. Полемическим выступлениям проповедников ислама не помешало и то, что саблуковский перевод исходил во многом из мусульманских толкований Корана. Именно это с научной точки зрения остается наиболее слабой стороной перевода[Нельзя не отметить, что, работая над переводом Корана в течение многих лет, Г.С. Саблуков добился в целом значительных положительных результатов. В то же время он сам не считал свой перевод во всем безупречным. Наиболее удобным из изданий перевода Саблукова является третье (Казань, 1907), где параллельно дан арабский текст Корана. Одновременно с Саблуковым и тоже непосредственно с арабского перевел Коран на русский язык Д.Н. Богуславский (1826-1893), но этот перевод остался неизданным. По отзыву академика В.Р. Розена, перевод Богуславского "отличается крупными достоинствами и в общем не уступает переводу Саблукова" (Крачковский И.Ю. Перевод Корана Д.Н. Богуславского. - Советское востоковедение, 1945, э 3, с. 300). Впрочем, большинство мест перевода Богуславского, приведенных академиком Крачковским как ошибочные, на поверку оказалось правильно переведенными Саблуковым. Сходный вывод напрашивается и при сравнении перевода Саблукова с "погрешностями" в неоконченном переводе Корана Крачковского, названными в статье М.-Н. О. Османова "Достоинства русского перевода Корана, выполненного академиком И.Ю. Крачковским".Памятники истории и литературы Востока. Период феодализма. Статьи и сообщения. М., 1986, с. 193-194. Известны, однако, и другие мнения об этом незавершенном переводе, в частности Шумовского Т.А. в его книге "У моря арабистики. По страницам памяти неизданных документов" (М., 1975, с. 143-144).].
"За семьдесят лет, - писал академик И.Ю. Крачковский в "Очерках по истории русской арабистики", впервые изданных в 1950 году, перевод Саблукова, конечно, значительно устарел, его основная установка на понимание текста согласно поздней мусульманской традиции едва ли правильна, но он не заменен другим, и это одно говорит, какой большой труд не только для своей эпохи Саблуков выполнил"[Крачковский И.Ю. Избранные сочинения. М., 1958, т. 5, с. 128.]. К этому переводу, с учетом его недостатков, до последнего времени обращаются и авторы востоковедческих и многих советских исламоведческих работ, в том числе и настоящей.
На текущий момент, наверное, именно Коран в переводе Дмитрия Николаевича Богуславского является самым эксклюзивным и дорогим изданием, которое ещё можно «свободно» приобрести. Если, стоимость не играет особой роли. Когда читаешь о генерале Богуславском, невольно задаёшься вопросом: а есть ли сейчас у нас подобные боевые генералы? Способные, если не свободно владеть восточными языками и переводить столь сложные Книги, то хотя бы оставить после себя мемуары наподобие генерала Василия Потто? Так как, сам из семьи военного, и приходилось много раз соприкасаться как с генералами советской эпохи, так и пост-советской, то гложат меня мучительные сомнения на сей счёт. Думаю, что ещё большим эксклюзивом по сравнению с этим коллекционным изданием, является боевой, действительно всесторонне образованный генерал.
Издательство: Восточная литература, Петербургское Востоковедение, 1995 г.
Коробка, 576 стр.
ISBN 5-85803-045-9, 5-02-017497-1
Тираж: 100 экз.
Формат: 70x100/16
Роскошное коллекционное издание.
Выпущено тиражом в сто экземпляров, каждый из которых имеет свой номер.
Ручной переплет из телячьей кожи, тисненый золотом и серебром, узорный обрез; в футляре из телячьей кожи с аналогичным тиснением, в стиле изданий XIX века. Книга отпечатана на особо качественной финской бумаге, в две краски.
Настоящее издание - первая публикация перевода Корана и комментариев к нему, выполненных известным русским дипломатом, востоковедом и крупным военным деятелем генералом Д. Н. Богуславским (1826-1893).
В издание вошли также приложения: замечания Д. Н. Богуславского к французскому переводу А. Б. Биберстейна-Казимирского, статья И. Ю. Крачковского "Перевод Корана Д. Н. Богуславского", статья А. Н. Вейрауха "Российский дипломат Д. Н. Богуславский - автор перевода Корана" и указатели.
Оформление настоящего издания (художники - Л. С. Эрман и Э. Л. Эрман, материалы подобраны Е. А. Резваном) в основных элементах связано с традиционным оформлением мусульманских изданий Корана. Характер перевода и содержание прилагаемых статей одобрены имамом-хатибом С.-Петербургской Соборной мечети шейхом Джа`фаром Насибулловичем Пончаевым.
В Петербурге увидел свет первый русский перевод Корана с арабского языка, выполненный генералом Д.Н. Богуславским в 1871 году. По мнению некоторых ученых, обладает особой художественной ценностью. Хотя перевод был завершен в 1871 году, вплоть до 1995-го не издавался. Издание этого перевода всемирно известный арабист, академик И. Ю. Крачковский (чей перевод Корана был издан посмертно в 1963 г.) считал важной задачей востоковедения. Коран Богуславского столетие пролежал в архивах Академии наук невостребованным и неузнанным до тех пор, пока судьбой рукописи не занялся известный коранист Е. А. Резван, взявший на себя огромный труд по подготовке архивных материалов к печати.
Издание готовилось почти пять лет и вышло под двойным импринтом: издательская фирма "Восточная литература" РАН (г. Москва) и Центр "Петербургское Востоковедение" (г. Санкт-Петербург). В деле издания первого русского перевода Корана объединились два авторитетнейших востоковедных издательства страны. Книга увидела свет в том виде, в каком ее мог увидеть генерал Богуславский.
В 1996 г. на первом конкурсе "Петербургская книга" Коран в переводе генерала Богуславского был удостоен почетного диплома "За уникальное издание". Ежегодно в международном журнале "Manuscripta Orientalia" публикуется список обладателей настоящего издания, которые пожелали быть упомянуты как обладатели данного раритета.
Книга не поступала в свободную продажу и распространялась среди VIP-персон и под заказ в крупнейшие мировые книжные центры.
В настоящее время издание почти полностью распродано.
Среди обладателей Корана:
№ 10 - президент Татарстана Минтимер Шаймиев
№ 13 - Директор Государственного Эрмитажа М. Б. Пиотровский, а также члены Государственной Думы, видные политики и бизнесмены.
Дмитрий Николаевич Богуславский (1826-1893) - генерал. Выпускник факультета восточных языков Санкт-Петербургского университета. В 1862-1870 годах - драгоман Министерства иностранных дел. С 1870 года - на русской дипломатической службе в Стамбуле. В это время занимается переводами художественных произведений с арабского, таджикского, турецкого языков на французский и русский.
После пленения Шамиля официально опекал и всюду сопровождал Д.Н. Богуславский. Судя по его послужному списку, он имел отношение к тайной военной агентуре, хорошо знал Восток и владел многими языками. Богуславский родился в 1826 году, происходил из дворян Нижегородской губернии и воспитывался в артиллерийском училище. В 1849 году участвовал в подавлении Венгерского восстания, позже - в обороне Севастополя и осаде крепости Силистрия на Дунае. В 1855 году он уже служил для особых поручений при Главном штабе Южной армии, а затем и старшим адъютантом при дежурном генерале Главного штаба наместника Кавказа. Здесь Богуславский сделал удивительную карьеру. За успешное выполнение особых поручений в 1859 году он был произведен из капитанов сразу в полковники, успел закончить факультет восточных языков Петербургского университета и в 1861 году был причислен к Азиатскому департаменту МИД. В число особых поручений Богуславского входило и его пребывание при Шамиле.
Игнатий Крачковский,
академик
Пристав при Шамиле в Калуге
История нашей арабистики плохо знакома специалистам и совсем неизвестна в широких кругах или за границей, а между тем в ней есть немало интересных моментов и черт, которые придают иногда ей большое своеобразие и оригинальность, не повторяющиеся на Западе. Надо иметь, однако, в виду, что наша научная арабистика моложе западной на два века, и многие аспекты ее открываются в самое последнее время часто совершенно случайно.
До сих пор мы очень плохо знаем арабистов из военной среды, а такие, несомненно, были, и нельзя их всех зачислять без разбора в группу переводчиков-практиков. Конечно, у нашей Родины всегда чувствовалось мало непосредственной связи с арабскими странами; она не выдвинула писателей и политиков такого типа, как Лоуренс или Фильби, но связь с народами, впитавшими арабскую культуру, была сильной: часто они оказывались нашими соседями, иногда входили в состав нашего государства. Средняя Азия помогла стать крупным ориенталистом «капитану Туманскому», за которым так и сохранился в различных кругах у нас и на Востоке этот чин, хотя он умер генералом. Интерес к учению Бабидов постепенно выработал из него серьезного арабиста, который мог издать основную «священнейшую книгу» преемников Баба, составленную на арабском языке. Имя его навсегда закреплено в науке знаменитым «анонимом Туманского» - открытой им персидской рукописью, которая ярко отразила расцвет арабской географической науки IX-X века.
Рукописи скрывают много тайн...
История нашей арабистики до сих пор не осветила полностью той картины, фоном которой являлся арабский язык на Северном Кавказе. Здесь в течение нескольких веков он был единственным литературным языком не только науки, но и деловых сношений. На нем развилась здесь своеобразная традиция, выдвинувшая местных канонистов, историков и поэтов; возникла целая живая литература на мертвом языке, который, однако, звучал как живое средство междуплеменного общения. Об этой оригинальной и по-своему величественной картине арабисты XIX века нигде серьезно не говорили; вероятно, и для меня она осталась бы скрытой, если бы рукописи не заставили задуматься над нею.
В конце 20-х годов я приобрел случайно у неизвестного лица рукописный перевод Корана с примечаниями, принадлежавший, как говорилось на синей папке, «г.-л. Д. Н. Богуславскому». Фамилия эта ничего мне тогда не сказала. Я даже не сразу догадался, что в буквах «г.-л.» кроется чин генерал-лейтенанта, настолько трудно было представить, что эта сложная и серьезная работа принадлежит военному по профессии. Вся рукопись производила впечатление белового автографа переводчика. Написана она была на листах хорошей бумаги большого формата; предисловие было датировано 1871 годом и упоминало о пребывании автора в Стамбуле. Беглый просмотр и различные случайные справки в связи с моими занятиями Кораном быстро убедили меня, что перевод сделан с подлинника и обличает основательного арабиста. Кто он, об этом я не задумывался, занятый в то время другими работами. Вторая случайность неожиданно мне это открыла и сразу вовлекла в круг новых научных интересов.
В начале XX века на Петрозаводской улице Петроградской стороны, неподалеку от Геслеровского проспекта, стоял довольно мрачного вида, не очень большой трехэтажный каменный дом. Ничем особенным снаружи он не выделялся и не имел, если можно так выразиться, никакой архитектуры. Соседи знали, что в доме живет только сам владелец с семьей. Никто из них, да и мало кто в Петербурге, не подозревал, что, кроме нескольких жилых комнат, весь дом заполнен редчайшими коллекциями и представляет большой своеобразный музей. Люди сведущие говорили, что владелец, кроме своего собственного, изрядно расстроенного теперь состояния, потратил на него еще два громадных доставшихся ему наследства. Трудно было бы определить одним словом характер этого музея, ярко отражавшего вкусы, широкие интересы, но в то же время и большую систематичность собирателя. Русский историк по своей официальной профессии, он был одновременно большим знатоком византийской культуры и совершенно исключительным специалистом по вспомогательным историческим дисциплинам. Этот широкий размах, тонкие знания, большую опытность собирателя, насквозь видевшего всех антикваров мира, хорошо отражала коллекция. И недаром позже, когда музей перешел в Академию Наук, с таким трудом подыскивали для него отчетливое название: сперва «Музей палеографии», потом «Институт книги, документа и письма», в конце концов он распылился между различными академическими и неакадемическими собраниями. Настоящее единство ему придавала только личность самого основателя, неповторимая во всем своеобразии и широте.
И восточник, и западник, к какой бы специальности, кажется, он ни принадлежал, находил себе материал в оригинальном музее без вывески на Петрозаводской улице. Каких только уников здесь не было! Вавилонские архаические таблички и папские буллы, арабские надгробия первых веков Ислама и византийские грамоты, акты итальянской Кремоны и арабские папирусы из Египта… Не только у арабиста глаза разбегались, а гостеприимный хозяин умел завлекать своими сокровищами, иногда самого неожиданного характера.
В начале Первой мировой войны я очень заинтересовался разбором оказавшейся здесь части архива известного итальянского путешественника начала XVII века Пьетро делля Валле: в нем нашлись арабские письма родственников его жены, уроженки Месопотамии, любопытнейшие памятники арабской эпистолярной литературы того времени, важные и для истории арабской диалектологии, и для биографии одного из гуманистов, пионеров итальянского востоковедения. Для обработки их потребовались некоторые справки в итальянских архивах; получение
их затруднялось периодическим перерывом сношений с Италией, и до сих пор эти материалы остаются неопубликованными. По счастью, в других случаях таких затруднений не возникало. Увидел свет и южноарабский амулет из этой коллекции, и медная магрибинская табличка, вышло капитальное издание арабских надгробий, поставлено на прочную почву изучение арабских папирусов.
Но много еще неведомых сокровищ и для арабиста содержат коллекции, когда-то объединенные со всего света в доме на Петрозаводской улице.
Как-то раз, уже в 1932 году, просматривая инвентарь Института книги, документа и письма, я обратил внимание на упомянутый там автограф Шамиля. Это оказалось письмо действительно за подписью самого Шамиля, может быть, даже целиком написанное им, конечно, на арабском языке, в последние годы пребывания его в России, незадолго перед поездкой в Аравию. Адресатом был назван «генерал князь Богуславский», и мне сразу вспомнился переводчик Корана. Несомненно, это было одно и то же лицо: титул «князя» кавказские жители считали принадлежностью всех крупных военных и гражданских чинов. Я чувствовал, что от судьбы не уйдешь и надо заняться выяснением личности, с которой уже во второй раз меня сталкивают рукописи.
Это оказалось нетрудно; раз ариаднина нить попалась в руки, дальше все пошло как-то само собой, и «звери» побежали на «ловца» стаей. Разъяснения начали выплывать с обеих сторон: с арабской и с русской. В собраниях Азиатского музея нашелся автограф воспоминаний зятя Шамиля об их пребывании в России; автор очень тепло отзывался там о «полковнике Богуславском», который, как владеющий арабским языком, был приставлен к ним в Петербурге и в первое время их пребывания в Калуге. Русские документы подтвердили, что он был первым приставом при Шамиле, а затем его сменили Руновский и Пржецлавский. В литературе последние были известны, так как немало выступали в печати со своими воспоминаниями и статьями о Шамиле, главным образом, за время его жизни в России. В противоположность им Богуславский почти ничего не писал, имея для этого, вероятно, какие-нибудь особые основания. Об этом приходится пожалеть, так как все арабские материалы, связанные с Шамилем, в лучших тонах всегда отзываются о первом приставе.
Вероятно, его лаконичность послужила причиной того, что так мало сведений о нем самом сохранилось в печати. По своему востоковедному образованию, он был как-то связан с Петербургским университетом. Впоследствии декан факультета восточных языков, знаменитый в то время А. К. Казембек, в одной из своих записок по вопросам востоковедения указывал на Д. Н. Богуславского как на пример того, чего может достичь даже не студент, а вольнослушатель в условиях университетского преподавания. Когда эта записка сочинялась, последний состоял уже при нашем посольстве в Константинополе. Новая выплывшая случайность позволила предположить, что его интересы в эту пору выходили далеко за рамки функций обычного военного атташе. В одной из ленинградских библиотек сохранился интересный экземпляр книжки со стихотворениями арабского журналиста-эмигранта Ризкаллаха Хассуна, переводчика Крылова. Он был поднесен автором Богуславскому с посвящением в очень трогательных стихах с какими-то намеками на оказанную помощь. Весьма возможно, что Богуславский содействовал его бегству из Турции в Россию.
В Константинополе Богуславским был подготовлен и перевод Корана, попавший в мои руки, – труд, который дает полное право этому генералу на место в истории нашей арабистики. За весь XIX и XX век это всего второй случай перевода Корана на русский язык с подлинника. Судя по внешности, он предназначался для печати и, если остался неопубликованным, то, вероятно, потому, что как раз в это время в 70-х годах появился в Казани перевод Г. С. Саблукова, бывшего когда-то в Саратове учителем Чернышевского. Саблуков являлся, можно сказать, профессионалом, посвятившим несколько десятилетий своей работе, но характерно, что в конце 90-х годов, когда уже вдова Богуславского представила его перевод в Академию Наук, В. Р. Розен в своем отзыве, который удалось обнаружить в архиве, отметил, что он по своим достоинствам не уступает саблуковскому. Такая оценка со стороны арабиста первой величины много значит, и если взвесить все условия нашего культурного развития в середине XIX века, то вероятно придется признать, что подняться до такой научной высоты генералу было, пожалуй, труднее, чем профессору Духовной академии.
Я не знаю, нашелся ли у Богуславского в последующем поколении какой-нибудь ученик или продолжатель из тех, кто его знал и мог непосредственно проникнуться его интересами, но для меня знакомство с его фигурой незаметно и постепенно открыло совершенно неведомую раньше картину арабской литературы на Кавказе. Как часто бывает, только при первой концентрации мысли на новом сюжете материала уже не надо было специально искать; он сам шел в руки, и невольно приходилось удивляться, как раньше его могли не замечать. Письмо Шамиля к Богуславскому повлекло за собой ряд аналогичных памятников своеобразной деловой и эпистолярной литературы. Мало удовлетворительные переводы случайных толмачей вели к постепенно открывавшимся подлинникам, где иногда на первых порах ставила в тупик специфичность выработанных здесь форм арабской палеографии, вплоть до нигде более не встречающихся пояснительных значков. Разнообразие документов часто оживлялось такими курьезами, как обнаруженный в Ростовском музее приказ Шамиля на буковом листке. В коллекциях Азиатского музея всплывал давно там находившийся автограф воспоминаний о жизни в России зятя Шамиля, еще раз показывавший, как осторожно надо относиться к переводам даже пристава Руновского, которые считались авторитетным историческим источником. В наследии одного из профессоров факультета восточных языков обнаружился цензурный экземпляр истории Шамиля, составленной одним из его ближайших секретарей, доведенной в последних редакциях до первых лет XX века.
Мастерское владение арабским литературным языком говорит о большой жизненности этой традиции и позже. Даже в 20-х годах два кавказца, присланные для завершения образования в Ленинградский институт восточных языков, знали только два языка - свой родной и арабский. Совершенно свободно они беседовали по-арабски на разнообразные темы мировой политики и современной жизни, а один с легкостью писал стихи по всем правилам старых арабских канонов. И в 30-х годах, когда мне было прислано собрание стихотворений арабских поэтов последнего времени с Северного Кавказа, я от неожиданности на первых порах заподозрил мистификацию: настолько меня поразило уверенное владение всеми приемами и жанрами классической арабской поэзии. Никакой мистификации не было: мощная струя давней традиции донесла до наших дней арабский литературный язык, умерший в живой речи у себя на родине; здесь он жил полной жизнью не только в письменности, но и в разговоре. Его роль оказалась сыгранной окончательно только тогда, когда местные национальные языки после Великой Октябрьской социалистической революции получили, наконец, свою письменность.
Материалы стекались ко мне, картина ширилась, постепенно открывались истоки этой традиции, иногда уводившие нас далеко за пределы Турции, не только в Сирию или Египет, но даже в Аравию и в Йемен. С большим волнением я читал рассказ одного йеменца XVIII века, который на своей родине в Санаа услыхал какого-то приезжего дагестанца, говорившего на таком блестящем арабском языке, что «даже дрожь пошла». Теперь при отзыве природного араба мне стало понятно первое впечатление, произведенное на меня памятниками местной арабской литературы на Кавказе или арабской беседой с кавказцами, случайно оказавшимися в Ленинграде.
Новый мир вырисовывался передо мною, открывалась своеобразная линия развития как бы боковой ветви арабской литературы, параллели к которой было бы трудно подыскать. Памятники ее, гораздо более разнообразные, чем казалось издали по первому взгляду, представляли интерес не только для местной истории, но и для арабистики, для. общей истории арабской литературы. Они находились под боком, и немало надо удивляться тому, что университетская арабистика ни словом не обмолвилась о них за весь XIX век. Наука наша еще очень молода и не успела охватить всех областей, но, может быть, на Кавказ она не обратила внимания под влиянием частого и в науке психического настроения: то, что близко, - не интересно. Вплотную к ней стояли только арабисты-практики из военных; фигура первого пристава при Шамиле выделяется среди них и входит в историю научной арабистики. Со временем, когда глава об арабской литературе на Кавказе займет по праву принадлежащее ей место в общем своде истории арабской литературы, надо будет не забывать, что первый толчок к знакомству с ней в нашем поколении был дан рукописями, связанными с фамилией генерала Богуславского.
